Значение болингброк, лорд в энциклопедии брокгауза и ефрона. Биография Болингброк биография

В 1735 году лорд Болингброк, которого в фильме "Стакан воды" играет Кирилл Лавров, пишет "Письма об изучении и пользе истории", в которых излагает принципы внешней политики на конкретном примере войны за Испанское наследство, со всеми ее верными и ошибочными решениями. Тогда король Франции Людовик XIV посадил на испанский престол своего внука Филиппа и все шло к поглощении Францией Испании. Людовику приписывают фразу "Пиренеев больше нет". Болингброк, принимавший участие в событиях, формулирует правила внешней политики на основании баланса сил и нещадно критикует политических оппонентов, эти правила нарушавших. Итак:

"... С того момента, как образовались две великие державы - Франция и Австрия - и, как следствие этого, между ними возникло соперничество, интересы их соседей заключались в том, чтобы бороться с сильнейшей и наиболее активной и заключать союз и дружбу с более слабой. Отсюда - концепция равновесия сил в Европе, на котором покоятся безопасность и спокойствие всех. В свою очередь, нарушить это равновесия было целью каждого из соперников. Принцип, на котором основывались все мудрые решения европейских совещаний, касающихся Франции и Австрии, определялся стремлением предотвратить нарушение равновесия, не давая склониться чаше весов на одну сторону. Этот принцип действовал на протяжении всего периода и сохраняет свою силу и поныне...

Следует признать, что война была неизбежна. Немедленное обеспечение безопасности границ и торговли, предупреждение союза двух королевство в будущем и сохранение, хотя бы до известной степени, равенства на чашах весов, взвешивающих силу, были слишком важны для Англии, Голландии и остальной Европы, чтобы ставить их в зависимость от умеренности французов, и энергии испанских дипломатов монарха при из Французского дома. Если бы дело сводилось только к удовлетворению Австрийского дома, к чьим правам Англия и Голландия не выказывали большого уважения тогда, то капля пролитой крови или сумма в пять шиллингов на ссору были бы слишком большой расточительностью. Но это была именно та чаша, на которую в общих интересах было бросить как можно больше тяжести из чаши Бурбонов...

Хотя король Вильгельм решился начать войну против Франции и Испании, все-таки та же самая хорошая политика, которая побудила его начать войну, побудила его также не втягиваться в нее слишком глубоко. Обязательство, принятое великим союзом в тысяча семьмот первом году, гласит: "Представить справедливое и приемлемое возмещение его императорскому величеству за отказ от претензий на Испанское наследство и достаточное обеспечение безопасности короля Англии и Генеральных Штатов и мореплавания и торговли их подданых, и предотвратить объединение двух монархий - Франции и Испании". Как король Англии и и как статхаудер Голландии, не не мог брать и не брал на себя большего...

Чаши весов могущества никогда не будут полностью уравновешены, а сама точка равновесия никогда не будет различима и не возникнет необходимости в ее различении. В том, как и в других человеческих делах, достаточно того, чтобы отклонение не было слишком большим. В какой-то степени оно будет всегда. Постоянное внимание за этими отклонениями поэтому необходимо. Когда они малы, их увеличение можно легко предотвратить своевременными усилиями и предосторожностями, которые подсказывает хорошая политика. Но когда они становятся большими из-за отсутствия такого рода усилий и предосторожностей или в силу непредвиденных обстоятельств, треюуются более энергичные меры и более значительные усилия. Но даже в таких случаях надо серьезно разобраться во всех обстоятельствах, из которых складывается конъюнктура, чтобы в результате неудачного нападения отклонение не усилилось и мощь, которая уже представляется чрезмерной, не стала бы еще большей, а в результате удачного нападения, когда одна из чаш весов пустеет, другая не стала бы перевешивать слишком сильно. В таких случаях тот, кто размышлял о происходивших в прошлом необыкновенных переворотах, которые производит время, и постоянных приливах и отливах общественных, равно как и частных, успехов и неудач, касающихся королевств и государств в той же мере, что и тех, кто руководит ими или кем руководят в них, будет склонен считать, что, если при помощи войны чаши весов могут быть возвращены почти, хотя и не вполне, в то же положение, в котором они находились до этого сильного отклонения, все остальное можно представить случаю к той выгоде, которая может быть извлечена из этого случая хорошей политикой...

Король Вильгельм был в достаточной степени уязвлен Францией. Его старое нерасположение к ней было сильным и достаточно обоснованным. Он потерпел поражение в войне и в переговорах был лично оскорблен ею. Англия и Голландия были в достаточной мере возбуждены и встревожены, и не было недостатка в людях, даже на нашем острове, готовых одобрить любые обязательства, которые мы приняли бы на себя, направленные против Франции и Испании и в защиту интересов Австрийского дома, хотя наши национальные интересы страдали меньше, чем любой из держав, принявших участие в войне, как тогда, так и впоследствии. Но этот государь был далек от того, чтобы брать на себя больше, чем того требовали частные интересы Англии и Голландии и общие интересы Европы. В рассуждениях такого рода обиде, как и привязанности, нет места. Участовать в низложении Филиппа из-за неприязни к Людовику Четырнадцатому было бы решением достойным Карла Двенадцатого, который принес в жертву мщению свою страну, свой народ и конце-концов самого себя. Участвовать в завоевании Испанского королевства для Австрийского дома или сделать в пользу этой династии хотя бы один шаг сверх тех, что были необходимы, чтобы поддерживать соперничество этой династии с другой, значило бы, как я уже намекал, играть роль вассала, а не союзника. Первое означает отдавать в залог свою страну и разорять своих подданых ради интересов сюзерена, а возможно, и ради его причуды или страсти; второе же означает идти не далее того, что продиктованно его собственными интересами, и вести войну не ради интересов другого и даже не ради собственных, если являются отдаленными и условными, как если бы он воевал pro aris et focis - за свою религию, свободу и собственность...

Франция была ослаблена и все цели войны стали достижимы...война была разумной и справедливой до этой перемены, ибо бал необходима для поддержания того равенства между державами Европы, на котором основываются гражданский мир и общественное процветание, и что она была неразумной и несправедливой после этой перемены, ибо не являлась необходимой для осуществления этой задачи и преследовала другие, противоположные цели... война после этой перемены стала войной страстей, честолюбия, жадности и личных интересов - личных интересов отдельных лиц и отдельных государств, в угоду которым общие интересы Европы были принесены в жертву до такой степени, то что, если бы условия на которых настаивали конфедераты, были приняты, более того - если бы даже были приняты те условия, на которых Франции пришлось согласиться в тысяча семьсот десятом году, возникло бы такое новое взаимодействие сил, которое могло бы изменить равновесие, породить в европейском мире тревоги, не меньшие, чем те, которые война, когда она началась, должна была предотвратить...

Победы, которые делают честь оружию, могут принести позор дипломатии страны. Весьма большая доля такой славы досталась нам в ходе войны. Но слава нации состоит в том, чтобы соразмерить силы цели, которых она добивается, с ее интересами и ее силами, средства, которые она использует, - с целями, которых она добивается, а энергию, которую она употребляет, - с обеими...

Герцог Мальборо... поздравил собравшихся с близкими перспективами мира. Он заявил, что, поскольку французы настроены таким образом, своевременно подумать, какие дальнейшие требования следует им предъявить в соответствии с условиями, предусмотренными в премилинарном договоре, и призвал всех министров союзников согласовать их будущие претензии и подготовить их требования.
Этот поступок и то, что за ним последовало, напомнили мне о том, как римляне обошлись с карфагенянами. Первые были полны решимости не заключать мира, пока Карфаген не будет лежать в развалинах. Тем не менее они начали переговоры по просьбе их старого врага, выставили несколько требований и направили их своим полководцам. Их полководцы воспользовались тем же методом и, оставляя за собой правопредъявлять дальнейшие требования, довели карфагенян в конце концов до того, что что им осталось или покинуть свой город, или продолжать войну после того, как они сдали оружие, боевые машины и флот, надеясь на мир.
Франция видела ловушку и решила пойти на любой риск лишь бы не попасть в нее...

Что могло было быть глупее, чем попытка со стороны одной группы людей в Британии продлить войну, столь разорительную для для их страны, без каких-либо доводов, которые они осмелились бы открыто высказать, кроме мести Франции за обиды Европы и соединения имперской и испанской корон на голове австрийца? Один из этих доводов требовал мести за слишком большую цену, а другой должен был подвергнуть свободы Европы новым опасностям таким завершением войны, которая была начата ради их утверждения и обеспечения."
---
---
Ну, и раз юбилей "Мюнхенского сговора", вопрос на понимание. Какой должна была быть внешняя политика Великобритании по принципам Болингброка, начиная с лета 1919 года?

Биография

Потомок одной из древнейших и богатейших фамилий Англии, родословная которых восходит ко временам, предшествовавшим завоеванию Англии норманнами , единственный сын баронета Сент-Джона, родился в Баттерси (в графстве Суррей). Уже во время своего студенчества в Оксфорде он проявил те черты своего характера, которые сделались типическими и роковыми для его политической и литературной деятельности, именно двойственность, блестящие умственные и физические способности, оригинальное мышление и страсть к деятельности наряду с легкомыслием и порочностью, которые признаны были беспримерными даже среди всеобщей распущенности тогдашнего высшего английского общества.

На политическое поприще, двери которого легко открылись для Болингброка благодаря его связям и талантам, он выступил уже в 1700 г. в качестве члена парламента и, несмотря на молодость свою, вскоре занял руководящее положение среди умеренных тори . На 26-м году жизни он вступил в кабинет, образовавшийся из средних групп обеих партий и начавший новую эпоху в истории Англии своими военными победами и внутренними успехами, а главное, окончательным соединением Англии с Шотландией .

Был момент, когда Болингброк являлся могущественнейшим человеком в Англии, но внезапная смерть Анны (10 августа ) сразу низвергла его с этой высоты. Его попытка доставить престол претенденту Якову Стюарту была подавлена в самом зародыше, и право на наследство признано за домом Ганноверским , что означало полную победу вигов и погибель Болингброка. Еще на своем пути в Англию Георг I объявил Болингброка лишенным всех его должностей, а собравшийся в марте г. парламент вигов обвинил его в государственной измене, конфисковал все его имения, и он спасся от смерти только поспешным бегством во Францию. Теперь Болингброк окончательно бросился в объятия Стюартов .

Чтобы снова поставить свою партию у кормила правления, он не отступил даже перед мыслью внести смуту в государство. Получив от Якова III титул и печать министра (над чем, впрочем, сам же и смеялся), он старался склонить к войне с Англией Людовика XIV и его внука, испанского короля Филиппа V , потом Карла XII и регентство, и не убоялся возжечь пламя восстания в Англии и Шотландии. Но опасность иноземного вторжения примирила враждующие партии: мелкие восстания были подавлены, и попытка Якова окончилась полным фиаско. Болингброк, заклейменный именем изменника, был изгнан и от двора претендента. С тех пор ему никогда уже больше не удавалось занять место в правительстве, хотя в 1723 г. он получил от Уолпола разрешение вернуться на родину и воспользовался этим.

Тем не менее, его политическая деятельность не окончилась. Болингброк выбрал только другое поприще, именно публицистику , и на этом поприще заслужил славу одного из самых выдающихся писателей. Имения были возвращены ему только через 2 года после его возвращения парламентским актом, тогда как двери верхней палаты так и остались для него закрытыми навсегда. Тем временем после смерти своей первой жены (1718) он обвенчался со вдовой маркиза де Вилет, племянницей мадам де Ментенон . Он жил с нею отчасти в Англии, отчасти во Франции и громил министерство в прессе, именно в газете «Kraftsman », имевшей необычайный успех. Его надежда после смерти Уолпола () снова пристроиться к власти не осуществилась. Умер Болингброк после долголетней мучительной болезни в своем родовом имении в Баттерси.

Сочинения

Между сочинениями Болингброка, доставившими ему славу одного из величайших писателей Англии, особенной популярностью пользовалась его книга «Письма об изучении и пользе истории» («Letters on the study and use of history », ), где он первый поставил требование, чтобы история от созерцания мертвых перешла к созерцанию живых, осмеял пристрастие и идолопоклонство ученых ко всему, что носит на себе печать ветхости и педантизма, выставляя задачей историка борьбу за свободу, разоблачение лжи и лицемерия, на которых зиждется всякая иерархия. В другом своем сочинении, «Dissertation on parties », он доказывает, что истинная свобода нераздельна с борьбой и распрями; что в конституционных государствах неусыпный надзор народа и каждого отдельного лица за правительством и его мерами составляет существенную необходимость и что никакая форма правления, никакая организация не могут оградить от народных движений, и потому напрасно порицают за это свободные учреждения. «Даже теократия, судя по истории евреев, была не без своих волнений; даже Скинией Завета не поддерживалась религия в ее чистоте, а государство в надлежащем порядке». Полное собрание сочинений Болингброка, изданное Маллетом в , было осуждено большим жюри в Вестминстере как опасное для религии, нравственности, государства и общественного спокойствия.

В культуре

• Генри Болингброк - персонаж пьесы Скриба «Стакан воды» . В советской экранизации эту роль играл Кирилл Лавров .

Перевод

• Письма об изучении и пользе истории. М.: Наука, 1978 (Памятники исторической мысли).

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Лорд Болингброк" в других словарях:

- (Bolingbroke) Генри Сент Джон, виконт (род. 1 окт. 1678, Баттерси – ум. 12 дек. 1751) – англ, философ, был близок к идеям Шефтсбери, под влиянием Локка пришел к выводу, что достаточно опыта, чтобы постигнуть Бога; считал, что только высшие слои… … Философская энциклопедия

- (Генри С. Джон Bolingbroke, лорд) знамен. англ. государственный человек и писатель, потомок одной из древнейших и богатейших фамилий Англии, родословная которых восходит ко временам, предшествовавшим завоеванию Англии норманнами, единственный сын … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

Генри Сент-Джон, виконт Болингброк

Мы видели, как сильное политическое движение в Англии, пошедшее к двум революциям, как тяжелая борьба для сохранения и развития старой конституции должны были отразиться в литературе, породить политическую литературу; но политические писатели не долго могли обходиться без истории: они, естественно, обратились к ней за объяснением и поучением. Первый, взглянувший таким образом на историю, был Болингброк. В преклонных летах, испытав страшные превратности судьбы, Болингброк изложил в форме письма свои мысли «Об изучении истории». Любовь к истории кажется ему необходимым свойством человеческой природы, неразлучным в человеке с любовью к самому себе. Мы воображаем, что явления, нас занимающие, должны занимать и потомство. Мы стремимся сохранить по мере возможности память о случившемся с нами, о случившемся в то же время и во время предшествовавшее; для этой цели складываются грубые груды камней, складываются грубые песни народами, не имеющими искусства и письменности. Страсть к этому растет у народов образованных по мере приобретения средств к ее удовлетворению. С другой стороны, с самых ранних пор действует любопытство: ребенок слушает с наслаждением сказки своей няни; он выучился читать и пожирает легенды и повести; в летах более зрелых он бросается на историю или на то, что считают историею; даже в старости желание знать, что случилось с другими людьми, уступает в человеке только желанию рассказать, что случилось с ним самим.

Природа дала нам любопытство для возбуждения деятельности нашего ума, но удовлетворение любопытства вовсе не есть единственная цель умственной деятельности. Настоящая собственная цель этой деятельности есть постоянное усиление добродетели в частной и общественной жизни. История есть философия, научающая посредством примеров. Таково несовершенство и слабосилие человеческого разума, что отвлеченные и общие положения, хотя и вполне верные, часто являются нам темными и сомнительными, пока не будут уяснены примерами. Школа примеров есть мера, учителя в этой школе – история и опыт. Гений предпочтительнее обоих, но желательно соединение всех трех вместе: ибо, как бы велик гений ни был и сколько бы нового света и силы ни приобрел он в быстром прохождении своего поприща, верно то, что он никогда не явится в полном сиянии, никогда не окажет вполне влияния, какое способен оказать, пока он к собственному опыту не придаст опыта других людей и других веков. Гений без опытности подобен комете, метеору, неправильному в движении, опасному в приближении. Кто имеет опытность без знания истории, тот недоучен в науке о человеке; и если знает историю без опытности, то хуже, чем невежда, ибо тогда он педант; человек же, соединяющий гений с опытностью и знанием истории, есть честь своей страны и благословение Божие для нее.

Болингброк признал влияние изучения истории на расширение умственного горизонта, вследствие чего человек, введенный в общество многих народов, получивший возможность сравнивать их деятельность, быт и характеры, освобождается от предрассудков, необходимых при обращении в тесном кругу одного своего народа. В резких словах Болингброк вооружается против смешного тщеславия, по которому известный народ предпочитает себя всем другим, делает свои собственные нравы, обычаи и мнения мерилом истины и лжи, справедливости и неправды; но, с другой стороны, изучение истории усиливает патриотизм, который не есть что-либо инстинктивное, но есть следствие убеждений разума: примеры, находимые в истории, живо представленные и сопровождаемые верным приговором историка, действуют гораздо сильнее, чем декламация оратора, или стихотворения, или сухое философское поучение.

Болингброк так описывает расширение умственного горизонта, производимое изучением истории: «Мы живем с людьми, которые жили прежде нас; мы обитаем в странах, которых никогда не видали. Место расширено, время продолжено; человек, который рано занялся изучением истории, приобретает в небольшое число лет не только большее познание человечества, но и опыт большего числа веков, чем сколько видел кто-либо из патриархов, и все это прежде, чем вступить в свет». Но чтоб история приносила пользу в указанном им смысле, т. е. как философия, научающая посредством примеров, Болингброк требует, чтоб она изучалась философски, чтобы мы восходили от частностей к общему, чтобы мы приготовляли себя к общественной жизни и к общественным обязанностям, приучали свой ум размышлять над характером исторических лиц и над ходом событий; если изучение истории вместо того, чтобы сделать нас более разумными и полезными гражданами и лучшими людьми, делает из нас только антиквариев и школяров-педантов, в этом история не виновата.

Кроме приложения в практической жизни Болингброк настаивает на образовательное или приготовительное значение истории. Изучение геометрии рекомендуется и тем людям, которые не хотят быть геометрами: они могут забыть все проблемы и решения их, но у них останется привычка неуклонно следить за длинным рядом идей; они привыкнут проникать чрез софизмы и открывать сокрытую истину там, где люди, не имеющие этой привычки, никогда ничего не откроют. Точно таким же образом изучение истории приготовляет нас к действию и наблюдению. Наблюдая чрезвычайное разнообразие отдельных характеров и событий, исследуя удивительную связь причин, различных, отдаленных и, по-видимому, противоположных, которые часто соединяются в произведении одного следствия; наблюдая также изумительную плодущность единственной и однообразной причины в произведении множества следствий, различных, отдаленных и, по-видимому, противоположных; заботливо подмечая едва заметное обстоятельство или в характере деятелей, или в ходе действий, от которого, однако, зависит успех дела, человек изощряет свою проницательность, приобретает внимательность, дает твердость своему суждению, приобретает способность яснее различать и дальше видеть.

Имея в виду практическую пользу от истории, Болингброк естественно предпочитает изучение новой истории изучению древней. Он советует спешить от отрывочных преданий древности к более цельным и достоверным историям новейшего времени: в последних мы находим полный ряд событий с их непосредственными и отдаленными причинами, рассказанных вполне со всеми подробностями обстоятельств и характеров, что дает возможность внимательному читателю перенестись назад в описываемое время, сделаться участником в советах и действии. Таким образом, история становится тем, чем должна быть – наставницею жизни (magistra vitae); в противном случае она только вестница древности (nuntia vetustatis), старинная газета или сухой перечень бесполезных анекдотов. Целые томы достоверных известий египетских, халдейских, греческих, латинских, галльских, бритских, франкских, саксонских для Болингброка не имеют никакой цены, потому что не служат к нашему улучшению относительно мудрости и добродетели, если они содержат только династии и генеалогии, сухой перечень замечательных событий в хронологическом порядке, подобный журналам, хронологическим таблицам или сухим летописям. Эта выходка Болингброка направлена против исторических сочинений его времени, авторы которых были или сокращателями, или компиляторами.

Современными историческими сочинениями Болингброк не мог быть доволен; для практических целей, для назидания он требовал живого, осмысленного взгляда на события, на связь их, чего эти сочинения не давали; оставалось обратиться к историческим произведениям классической древности; но будет ли и здесь удовлетворен Болингброк? Легко понять, какая эпоха в древней истории должна была преимущественно занимать Болингброка и пошедших за ним писателей, которые от прошедшего потребовали поучения для настоящего. Высший интерес для них заключался в вопросе об отношении власти к свободе. Англия для разрешения этого вопроса выдержала две революции, и многие из англичан считали вопрос еще не решенным; движение, происшедшее по этому поводу в Англии, начиналось и на континенте. Умственное движение и здесь и там вело свое начало от эпохи Возрождения, продолжало воспитываться на открытой в эту эпоху древности; но пресловутая древность представляла любопытное явление; республика в Риме перешла в монархию, и монархию неограниченную. Как же это случилось?

Люди, занятые политическими вопросами настоящего и старавшиеся объяснить настоящее прошедшим, неодолимо влеклись ко времени перехода Римской республики в монархию и к истории последней, к истории падения Рима, ибо история падения Греции казалась слишком простою: раздробленная на маленькие республики, истощавшие друг друга в усобицах, Греция естественно должна была пасть от напора воинской силы, тогда как Рим, могущественный Рим, покоривший весь свет, какой воинской силе мог уступить? В каком могуществе после того заключается для государства ручательство против падения? И, кроме того, задолго до падения Рим должен был отказаться от свободы. Болингброк не может утешиться в потере подробных известий о переходе Римской республики в монархию: «Какая школа частной и общественной доблести открылась бы для нас в эпоху Возрождения, если бы последние историки Римской республики и первые историки монархии дошли до нас в целости! Немногое, что дошло до нас от этого времени, хотя в отрывках, составляет лучшее достояние исторической науки, – единственное, что заслуживает быть предметом изучения. Признаюсь, я бы с радостию отдал то, что мы имеем от Ливия, за то, что потеряно из его истории: последняя часть не только любопытнее и достовернее первой, но имеет более непосредственное и важное приложение к настоящему состоянию Британии. Но она потеряна: потеря невосполнимая!»

Как государственный деятель, желающий непосредственно извлечь из истории пользу для настоящего, Болингброк предпочитает новейшую историю древней, в древней – известную эпоху другим; но сильный ум провидит значение истории как науки о человеке: «Человек есть предмет истории, и, чтобы знать его хорошо, мы должны видеть его и рассматривать его, как одна история может нам его представить во всяком возрасте, во всяком состоянии в жизни и смерти. История всякого рода, цивилизованных и не цивилизованных, древних и новых народов, – всякая история, представляющая достаточные подробности человеческих действий и характеров, служит к ознакомлению нас с человеком, с нами самими. Мы не только странники в этом мире, но и совершенные иностранцы. Наши путеводители часто невежды, часто лжецы; но с помощью ландкарты, которую история развертывает перед нами, мы можем отыскать дорогу. История есть собрание журналов, веденных людьми, которые путешествовали по той же самой стране и подвергались тем же самым, случайностям, что и мы; их удачи и неудачи одинаково для нас поучительны».

Но, сделавши это заключение, Болингброк все же обращается к мысли, что преимущественно надобно изучать новейшую историю, именно с XVI века, и это понятно. История каждого способного к полному развитию народа, как история каждого человека, состоит из двух главных периодов: в первый период народ живет преимущественно под господством чувства, во второй – под господством мысли. Но на первый период не должно смотреть как на период детства, слабости во всех отношениях потому только, что нет науки или слышится ее начальный лепет, нет чудес цивилизации; в этом периоде, благодаря зиждительной силе чувства; выковываются сильные народные и государственные тела, крепкие общественные строи; но, с другой стороны, нельзя безусловно и восхищаться всеми явлениями этого периода: хотя религиозное чувстро господствует, но вера, при слабой деятельности ума, при отсутствии знания, легко переходит в суеверие и религиозный фанатизм, порождает печальные явления. Наконец, вследствие естественного роста, естественного развития народов, при известных благоприятных обстоятельствах народы переходят во второй период: мысль начинает свою работу, умы пробуждаются, науки цветут; но и этот период далеко не без тени, не без печальных сторон: разум усиливается на счет чувства, сомнение, исследование более или менее ошибочное, более или менее одностороннее подкапывают древнее верование, основу всего нравственного, а следовательно, общественного и государственного строя; религия слабеет, и зло, происходившее от господства чувства, суеверие, заменяется злом, происходящим от господства мысли, – неверием.

В этот второй период или возраст народы Западной Европы вступили в так называемую эпоху Возрождения, когда знакомство с произведениями древней мысли разбудило их умы, породило сомнение во всем том, во что до сих пор верилось; мы знаем, что необходимым следствием этого была церковная реформа, но на церковной реформе движение не остановилось: требование поклонения разуму человеческому, требование признания только того, что доступно разуму, вера в могущество разума, который может сделать человека совершенным и устроить его блаженство, – эти требования, эта вера становятся все сильнее, характеризуют XVIII век и поведут естественно и необходимо во время французской революции к видимому поклонению разуму, богине разума, Понятно, что люди трех первых веков так называемой новой истории, находясь под господством нового начала, питая в него полную веру, поклоняясь ему, должны были отнестись враждебно к началу, господствовавшему в первом периоде, к чувству и ко всем его следствиям; понятно, что под влиянием этой враждебности первый период или так называемые средние века не могли быть понятны и оценены как следует: это были века варварства, господства попов, фанатизма, они исключались из истории, достойною изучения считалась история древних образованных народов, служивших разуму, да новая история, когда снова началось это служение. Понятно, что и Болингброк рекомендует изучение истории с XVI века: « С этих пор мы перестаем быть флибустьерами, какими были прежде, война перестает быть главным или даже единственным нашим занятием; мирные искусства усиливаются; мы становимся сельскими хозяевами, мануфактуристами, купцами и соревнуем соседним народам в литературе: с этих-то пор мы должны изучать свою историю со всевозможным прилежанием».

Приступая к этому изучению новой истории, Болингброк сейчас же бросает яркий свет на ее явления, дает им смысл: образовались две могущественные державы, Франция и Австрия, и между ними естественно началось соперничество: в интересе соседей стало вооружиться против сильной и более предприимчивой из них и быть в мире и дружбе с слабейшею. Отсюда явилось понятие о европейском равновесии, от которого должны зависеть безопасность и спокойствие всех народов. Нарушить равновесие есть цель каждой из двух соперничествующих держав; препятствовать этому нарушению, не допуская, чтобы слишком много тяжести падало на одну чашку весов, сделалось основным началом мудрой политики европейской. Относительно Франции и австрийского дома, начиная с XVI века до настоящей минуты, Болингброк делит новую историю на три периода: 1) от XV до конца XVI века; 2) от конца XVI века до Пиренейского мира; 3) от Пиренейского мира до настоящего времени. Деятельность Карла V и Филиппа II была главным предметом внимания и заботы европейских дворов в первом периоде: честолюбие Фердинандов, второго и третьего, было таким же предметом во второй период; противодействие возрастающей силе Франции или, собственно говоря, страшное честолюбие Бурбонского дома были главным явлением третьего периода.

Относительно изображения характеров исторических лиц и значения их деятельности приведем несколько отзывов Болингброка о деятелях новой французской истории: «Ришелье составил великий план и положил основание зданию; Мазарини продолжал дело и возвел здание. Если я не ошибаюсь самым грубым образом, в истории мало явлений, более заслуживающих внимания, как поведение первого и знаменитейшего из этих министров. Замечательно, как он всюду запутывает дела, вмешивается в ссоры между Италиею и Испаниею, в Вальтелинское и Мантуанское дела, не отвлекается, однако, от другой великой цели своей политики – подчинения Рошеля и обезоружения гугенотов. Заметьте, как, исполнивши это, он обращается к тому, чтобы остановить успехи Фердинанда в Германии...»

Или вот изображение исторического деятеля, ближайшего к автору, – Людовика XIV: «Людовик вступил в управление делами в цвете молодости, причем соединял (что с государями редко случается) выгоды молодости с выгодами опыта. Он получил дурное образование, иногда сам смеялся над своим невежеством; были и другие недостатки в его характере, проистекавшие от воспитания, которых он не замечал. Но Мазарини посвятил его в таинства своей политики. Он получил привычку к тайне и методе в делах, к сдержанности, приличию и достоинству в поведении. Если он не был величайшим из королей, то никто не превосходил его в умении разыгрывать роль величества на троне. Он был окружен великими полководцами, воспитавшимися в прежние войны, и великими министрами, воспитывавшимися в одной с ним школе. Те, которые работали при Мазарини, работали по тому же плану и при Людовике; они имели преимущество таланта и опытности пред большею частию министров других стран; они имели пред ними и то преимущество, что служили монарху, которого неограниченная власть была установлена; наконец, они имели преимущество своего положения, которое позволяло им употреблять всю свою способность беспрепятственно, преимущество, которое они имели, например, над лордом Кларендоном в Англии и де Виттом в Голландии. Между этими министрами особенно надобно упомянуть о Кольбере, потому что порядком, внесенным в финансовое управление, поощрением торговли и промышленности он увеличил богатство, а следовательно, и могущество Франции. Почва, климат, географическое положение Франции, способности, деятельность, живость ее обитателей, возможность обойтись без произведений других стран, тогда как другие страны не могут обойтись без ее произведений, дают Франции средство обогащаться на счет других народов, если только она не в войне со всеми своими соседями, пользуется внутренним спокойствием и сносным управлением».

Приведенных мест из Болингброка, кажется, достаточно для уяснения его значения в истории исторической науки. Он не понимал первой половины жизни новых европейских народов, так называемой средней истории, враждебно относился к ней, что было понятно в его время, время горячей веры в разум человеческий, который, разгоняя всякую тьму, должен был установить на земле царство истины и правды, и непонятно в наше время, когда подобная вера в разум человеческий утратилась, и ее стараются заменить печальною верою в вечный прогресс, т. е. верою в вечное несовершенство, вечную неправду, вечное заблуждение. Взгляд Болингброка односторонен и отрывочен, но нельзя не признать, что он именно пролил свет на новую политическую историю европейских народов, уяснил связь явлений, указав на основные из них, достиг своей цели, доказал поучительность, необходимость изучения истории для настоящего. До него история была предметом простого любопытства, изучение ее было следствием неуясненного стремления в человеке, история была достоянием одной школы, людей ученых, которые, не отличаясь даровитостию, разбрасывались в частностях; работы над общею историею ограничивались сокращениями и компиляциями с характером сборников, сухих газетных известий о событиях: под пером Болингброка история явилась стройным, живым, проникнутым мыслью изложением прошедших явлений в тесной связи их с настоящим как результатом их, изложением доступным и поучительным для всякого мыслящего человека. Болингброк есть глава исторической школы XVIII века: Вольтер, Юм, Робертсон, Гиббон идут по дороге, им проложенной.

Мы уже сказали, что Болингброк принадлежал к ряду тех английских писателей конца XVII и первой половины XVIII века, которые провозглашали поклонение разуму человеческому. Легко понять, в какое отношение поклонение это ставило их к религии, к вере в существо высшее, духовное, непостижимое, которого отношения к человеку необходимо должны представлять ряд явлений, также непостижимых для разума человеческого, для разума существа ограниченного. Свои философские взгляды Болингброк изложил в письме к другу своему, поэту Попу. Здесь Болингброк проповедует естественное богословие, или теизм, и естественную религию, или нравственное учение, разумея под первым такое знание о божестве, какое может быть получено человеческими средствами, а не сверхъестественное и откровенное, ибо знание как знание должно идти не сверху, а снизу, от достижимого нами. Этот приятель Болингброка, поэт Поп, втроем с Арбутнотом и Свифтом также хлопотал об отнятии наук из рук ученых педантов, о распространении ее в обществе в легких, доступных формах. Они восстали против школьной науки своего времени за ее неприменимость к требованиям жизни. Но, восставая против странного обоготворения древности в школах на счет живых и полезных знаний, они не избежали увлечений, уже слишком упрощая общее образование. Чтобы подорвать старое здание, они употребляли самое сильное средство – насмешку; взявши за образец знаменитую сатиру Сервантеса, Арбутнот написал ученого Дон-Кихота – «Мартинус Скриблерус», где осмеял педантов своего времени и книги их.

Произведения самого Попа имели важное значение в Англии и на континенте по изяществу или, лучше сказать, по гладкости и лоску формы и по задорности содержания, вовсе не отличавшегося, впрочем, поэтичностью. Самое важное для нас его сочинение – это длинное рассуждение в стихах «Опыт о человеке», где изложено учение английских поклонников разума. Сам автор признается, что содержание, мысли принадлежат не ему, а Болингброку, который был для поэта предметом благоговейного удивления и подражания. Но что же мы узнаем о человеке из опыта Попа о человеке? То, что в детском возрасте для него нужны игрушки, в зрелом – мундиры и орденские ленты, а в старческом – молитвенники, и все это имеет одно и то же значение. Развитие человека начинается с подражания животным, которые учат его искусствам, а религиозное чувство есть произведение страха. Деспотизм и свобода имеют один источник – себялюбие; в человеческой природе господствуют два начала – себялюбие и разум; себялюбие побуждает, а разум сдерживает.

Генри Сент-Джон Болингброк

Философ-деист

БОЛИНГБРОК (Bolingbroke) Генри Сент-Джон (10 октября 1678, Лондон- 12 декабря 1751, Бэттерси) - английский политический деятель, философ-деист. Один из лидеров тори в правление королевы Анны. В 1704-08 военный министр, в 1710-14 министр иностранных дел. В 1714 возглавлял кабинет. В 1715 был обвинен в подготовке заговора в пользу Стюартов и эмигрировал во Францию. Дружил с Вольтером, посвятившим ему трагедию «Брут». В 1723 вернулся на родину, но политическая карьера была для него закрыта. В 1725 стал вдохновителем создания журнала оппозиции «The Craftsman», а затем его постоянным автором. Основные положения политической философии Болингброка включают концепцию «свободной системы правления» «короля-пат-риота», «теорию международных отношений государств». В «Идее о короле-патриоте» (The Idea of a Patriot King, 1749) Болингброк видит государство как прочный национальный союз во главе с мудрым и справедливым королем. Единство должно цениться выше партийных привязанностей, дух нации должен пересиливать «дух партии» и единое государство должно обеспечивать «личную безопасность» и «общественное спокойствие» всех граждан, давая им «богатство, власть и славу». В «Письмах об изучении и пользе истории» (1752, рус. пер. 1978), адресованных реальному лицу - лорду Корнбери, Болингброк излагает свое понимание истории не как исторического процесса, а гл. обр. как сферы духовной деятельности человека. Изучение истории должно иметь целью воспитание «в нас личной и общественной добродетели». Болингброк считает необходимым различать достоверность исторического факта, с одной стороны, и историческую истину (в философском плане) - с другой. Важен именно «философский урок», заложенный в историческом повествовании. История не должна копировать методы философии, у нее собственные методы анализа источников, но при этом историческое рассмотрение не должно ограничиваться частными профессиональными задачами, но должно включать и общефилософские задачи. «История - это философия, которая учит с помощью примеров, как вести себя в любых обстоятельствах частной и общественной жизни» («Письма», 1978, с. 25). Провозглашая себя деистом, Болингброк критически оценивал Священное Писание и деятельность Церкви, но не разделял атеистического мировоззрения, полагая, что для общества религия необходима. Он был убежден в том, что «урок умеренности», которому учит история, является благом «на всех уровнях», от мировоззренческих принципов до политики и жизненных установок. На могиле философа, согласно его завещанию, были начертаны слова: «Здесь покоится человек, который был военным министром и государственным секретарем при королеве Анне и чем-то большим в последующие годы».

Теоретическое наследие Болингброка оценивается противоречиво, ведутся дискуссии о его роли в создании теории разделения властей и беспартийного правительства. Болингброк оказал влияние на литературу английского Просвещения; Дж. Свифт и А. Поп были его личными друзьями.

Т. П. Павлова

Новая философская энциклопедия. В четырех томах. / Ин-т философии РАН. Научно-ред. совет: В.С. Степин, А.А. Гусейнов, Г.Ю. Семигин. М., Мысль, 2010, т. I, А - Д, с. 295-296.

Дипломат и публицист

Болингброк, Генри Сен-Джон (1678 - 1751), лорд - английский государственный деятель, дипломат и публицист, происходил из старинного дворянского рода. В 1701 Б. был избран в парламент и примкнул к торийской партии. В 1702 началась война за Испанское наследство, и в 1704 Б. занял пост военного министра, на котором оставался до 1708. Блестящее красноречие Б. выдвинуло его в эти годы в качестве руководителя крайних тори и воинствующих церковников англиканской церкви. После двухлетнего перерыва в своей политической карьере Б. снова пришёл к власти в 1710 и до 1714 занимал пост государственного секретаря (министра иностранных дел) в кабинете Харли, ставшего вождём умеренных тори. Это был кульминационный период всей политической карьеры Б. Торийская партия была заинтересована в прекращении затянувшейся войны за Испанское наследство, т. к. продолжение войны против значительно уже ослабевшей Франции укрепляло политические позиции не только самой Англии, но также её союзников и соперников - Голландии, Германской империи и других. Это обстоятельство помогло Б. дипломатически оформить выход Англии из войны в ущерб интересам своих союзников. Тайные переговоры с Францией проведены были Б. весьма искусно, и, хотя империя отказалась подписать мирный договор, Голландия вынуждена была согласиться на заключение мира. Подписание Утрехтского мирного договора 1713 (см.), автором которого был Б., ознаменовало окончание одиннадцатилетней войны за Испанское наследство. Б. являлся также автором очень выгодного договора с Францией (см. Асиенто) об исключительном праве англичан торговать в Вест-Индии чёрными рабами, вывозимыми с африканского побережья.

Но крупная политическая акция, затеянная Б. в связи с вопросом об английском престолонаследии, закончилась для него катастрофой. Не будучи убеждённым якобитом (сторонником претендента на престол католика Якова Эдуарда, сына Якова II Стюарта), Б. связал свою судьбу с якобитами, т. к. считал, что неудача притязаний ганноверской династии на английский престол укрепит позицию крайних тори и воинствующих церковников. Поэтому он повёл сложную игру против премьера, лорда Оксфорда (Харли), не решавшегося на открытый разрыв со сторонниками ганноверской династии. В результате этой закулисной игры Оксфорд был лишён королевой Анной своего поста. Б. уже приступил к организации якобитского министерства, но смерть Днны через несколько дней после падения Оксфорда застигла Б. и якобитов врасплох. Появление в Англии Георга (ганноверского принца), ставленника вигов, отняло у Б. надежду на удачный исход задуманной им акции, и Б. бежал во Францию, т. к. опасался, что виги, придя к власти, не простят ему тайных переговоров с Францией, приведших к окончанию войны за Испанское наследство. Его судили заочно и приговорили к смерти за государственную измену.

В 1720 Б. вернулся в Англию, после того как с него было снято обвинение в государственной измене, но активной политической роли он уже не играл до конца своей жизни. Б. написал политические трактаты: Dissertation on Parties; A letter of the true use of Retirement; Letters on the study of History; Letters on the spirit of Patriotism и др. Эти трактаты являются образцовыми для того времени по стилю и крайне интересны для историка политической мысли. В трактатах Б. показал себя не только опытным политиком, прекрасно изучившим современные международные отношения, но и философом, защищающим чистый деизм и сенсуализм, крайне чуждый воинствующей протестантской церкви, дело которой он защищал, как политик. Не менее интересны эти трактаты и тем, что в них Б. выступает убеждённым стоиком, тогда как в общественной и личной жизни этот игрок - авантюрист по темпераменту, "современный Алкивиад", как называли его сограждане, - редко считался с обязательствами, налагаемыми стоической философией.

Дипломатический словарь. Гл. ред. А. Я. Вышинский и С. А. Лозовский. М., 1948.

Английский государственный деятель

Болингброк (Bolingbroke) Генри Сент-Джон (1678-1751), виконт (1712) - английский государственный деятель, философ, публицист. Первый английский теоретик истории как науки. Учился в колледже в Итоне. Почетный доктор Оксфордского университета (1702). Член парламента (1701), военный министр (1704-1708), государственный секретарь (1710-1714). Возглавлял кабинет министров (1714). В философии примыкал к идеям и концепциям Локка и Шефтсбери. Основные работы: "Письма об изучении и пользе истории" (1735, впервые опубликованы в 1752; в 18 в. в Англии вышло пять изданий этой работы, во Франции - также пять, четырежды "Письма..." издавались в 18 в. на немецком языке), "Рассуждение о партиях" (1733-1734), "Идея о Короле-Патриоте" (1749), "Философские труды" (собрание эссе и разноплановых интеллектуально-литературных опусов, написанных в 1727-1733, изданы в 1754) и др. (пятитомное собрание сочинений Б. было издано посмертно, в 1754).

В контексте разделяемых общефилософских парадигм Б. вполне в духе своего времени выступал как сторонник эмпиризма и сенсуализма, как приверженец системы Мальбранша, полагая, что то обстоятельство, что "природа по видимости или на самом деле как бы подсказывает нам даже сложные формы идей и отношений, равно как и идеи субстанции, не вызывает сомнений". Более того, по Б., даже "планы" и "способы" интеллектуальной рефлексии людей фундируются самой "природой". (Б. писал: "Я рассматриваю систематическое созерцание природы, под которой я понимаю всю систему божественного творения, поскольку она нам открыта, как универсальный источник всех наук, в том числе теологии и этики".) В противовес явной гносеологической и политической ангажированности интеллектуалов Нового времени Б. ориентировался на ценности античного философствования с элементами ренессансного мировосприятия. Тексты Б. предлагают читателю, скорее, проникнуться авторским видением мира, нежели принуждают его к согласию посредством изощренной аргументации. Творчество Б. было своеобычным возрождением традиций творчества древнегреческих рапсодов, содержащим при этом элементы свободомыслия и деизма. По мнению Б., "истинному христианству учил Господь. Теологическое же христианство - это религия, изобретенная людьми и своей претензией на непогрешимость первого сокрушившая его. Человеческие страсти, человеческие интересы, человеческие заблуждения - и не только тех или других докторов богословия, а всех экуменических церковных соборов - от Никейского до Тридентского, каждый из которых внес свою лепту в составление современной путанно-непоследовательной и разбухшей системы теологического христианства". В одном из писем к Свифту Б. подчеркивал: "Если под свободомыслящим человеком Вы понимаете человека, свободно пользующегося собственным разумом и доискивающегося до истины без пристрастия и без предубеждений, неизменно ей приверженного, Вы имеете в виду мудрого и честного человека, которым и я стремлюсь быть.

Способность различать правое и неправое, истину и ложь - способность, которую мы называем разумом и здравым смыслом, которая каждому даруется нашим щедрым Творцом, но которую большинство людей, пренебрегших ею, утеряло, является светом разума и должна руководить всеми его действиями. Отбросить это правило и направлять нашу мысль божественным откровением - столь же абсурдно, как лишить себя глаз, отправляясь в путь". Трактуя в качестве основания этики "универсальную благожелательность", Б. понимал под последней "себялюбие" ("истинное себялюбие и социабельность - одно и то же... создатель учредил, что они совпадают"). По мнению Б., "все личные и общественные несчастья" проистекают из того, что "близкое, хотя и меньшее, благо будет определять поведение большинства людей в противовес гораздо большему, но более отдаленному - даже по нашим собственным меркам - благу". "Моментальные" и "могущественные" страсти несоизмеримо более эффективно обусловливают поведение человека нежели "медленный" и "холодный" разум - полагал Б. Философские взгляды и предположения Б. были призваны стимулировать реальную просветительскую значимость его моральных оценок, формулируемых в контексте достаточно оригинальных описаний исторического процесса. (Ряд фундаментальных идей Б. по вопросам методологии и философии истории - о задачах постижения и "пользе" истории, о способах изучения ее, о критериях различения в ней главного и второстепенного, о степени достоверности древнеримской и ветхозаветной историографии - оказали существенное влияние на творчество Вольтера и традиционно приписываются последнему.) Главное для Б., в этом смысле, раскрытие потенциала исторического материала для нужд не только настоящего, но и будущего. Согласно Б., историческое познание - предпосылка и основа человеческого познания как такового: история у Б. суть философия, наставляющая людей верным правилам поведения в общественной и частной жизни. ("Поскольку период чудес и откровений остался позади, у человека нет иного способа знать о грядущем, чем попытаться предвидеть его, исходя из истории прошлого и настоящего".) Б. отлучал от подлинной истории тех, для кого история - или забава, или способ сбора салонных анекдотов, или нудная профессия, или средство обретения ученой славы.

Традиционалистской "эрудитски-эмоциональной" трактовке истории Б. противопоставил рационально-экспериментальную методику ее постижения в духе высших образцов Просвещения. По Б., философское осмысление истории предполагает не столько конструирование абстрактной теории исторического процесса, сколько исследование реальной истории как процедур духовной деятельности людей в области политики, этики, права, сопряженное с рациональной критикой исторической традиции библейского типа. Б. отмечал, что "история с умыслом и систематически фальсифицировалась во все времена и что пристрастие и предубеждение - причины как произвольных, так и непроизвольных ошибок даже в лучших из историй".

По Б., в этой области "церковные власти во все времена показывали пример". Тем не менее, утверждал Б., это "не может и не должно служить основой для беспредельного скепсиса в отношении достоверности всей истории". Достаточно надежным эмпирическим основанием для истории нового времени Б. рассматривал "множество историй, исторических хроник и мемуаров, заполнивших библиотеки со времени возрождения наук и начала книгопечатания". Значительно опередила свое время мысль Б. о принципиальной изменчивости историко-научных интересов людей, вызываемых текучестью сопряженного "событийного ряда": "...даже в зрелом возрасте наше желание знать, что произошло в прошлом, подчинено исключительно нашему желанию соотнести это с тем, что случилось в наши дни...". При этом, согласно мнению Б., "объективно обусловленное сцепление" этого ряда приводит к тому, что, в частности, "новая история показывает причины в тех случаях, когда современный опыт видит одни только следствия".

Особый акцент Б. делает на ответственности в выборе аксиологических установок как самим историком, так и самим читателем. (Раздумывая о замысле очередного труда, Б. писал: "...не обращая внимания на суждения и практику даже ученого мира, я очень хочу изложить всем мои собственные".) Наделяя интеллектуальную элиту Англии привилегией свободомыслия (размышления современника о "божественной природе королевской власти" как источнике монархических прерогатив Б. обозначил как "тупое и рабское представление", как "один из величайших абсурдов, когда-либо изложенных на бумаге"). Б. считал возможным и оправданным доминирование религиозных максим в сознании народа, отстаивая, впрочем, мысль о желательности определенной их модернизации. Б. был убежден в здравости идеи "суда исторической справедливости" - пусть и в том облике, когда под идеей оценки ушедших правителей воздают должное вождям современным, выступающим "под реальными именами".

А.А. Грицанов

Новейший философский словарь. Сост. Грицанов А.А. Минск, 1998.

Далее читайте:

Философы, любители мудрости (биографический справочник ХРОНОСа).

Историки (биографический справочник).

Исторические лица Англии (биографический справочник)

Сочинения:

Works, v. 1-4. L., 1964.

Литература:

Просветительское движение в Англии, под ред. Н. М. Мещеряковой. М., 1991;

Культура эпохи просвещения. М., 1993, с. 97-100.